Если бы деревья были людьми, которые превратились в деревья, они бы рассказали очень много. О том, что стало тепло, и можно, лениво шелестнув свежим листком, сказать "доброе утро!". О том, что они видели много людей и домов, о том, что люди менялись. О том, что дышать стало трудно, а листья все в пыли. О том, что они боятся бури и лесорубов. О том, что человеческие детёныши ломают им пальцы. О том, что они спят зимой, и сон - это хорошо и тихо, а вовсе не смерть. Юные клёны прошуршат том, что старая липа только притворяется бодрячком, отпуская новые и новые ветви, но она внутри трухлявая и мёртвая, и вообще, пора дать дорогу молодым кустарникам, а то в её тени они все чахлые да рахитичные. Дуб что-то проворчит об уважении к старости, и его поддержит клейкая ольха. Впрочем, в следующий момент она тут же начнёт клеиться к каштану средних лет, такая уж её сущность. Ёлка скажет какую-нибудь колкость. А яблоня сурово сведёт ветви - всех яблоедов она бы лично, лично упекла туда, где даже корни не растут. Зато рябина...
Но деревья - изначально не люди, и даже умей они думать и говорить, вряд ли их мысли были бы понятны нам. Наверное, они были бы медленными и тягучими, ведь им некуда торопиться, и одну мысль они бы думали неделю. И вряд ли бы они заговорили с маложивущими, с теми-кто-не-имеет-корней, только разве чтобы защититься от того, что ломает и режет, если бы в их древесную философию входила бы защита